Дендрофобия - Страница 158


К оглавлению

158

– Что ж с этим делать?

– А скалка на что? Есть такой хороший кухонный прибор – скалка. Полицейская дубинка жены. Выбивает из мужика всю дурь и прочие ценные показания.

– Ну это уж вообще тирания какая-то!

– А не будет, дурак, феминисток из баб делать. Сделал, так получи. Теперь мужики и хотели бы им это запретить, но правила диктует большинство, а эти вояки после войн уходящего двадцатого века в меньшинстве остались. Они пытаются козырять этим меньшинством, думая, что их будут больше ценить как раз за редкость, но природа так устроена, что вытесняет вымирающие виды окончательно. Большинство военных на гражданке спивается ударными темпами, потому что они не умеют жить в условиях мирной жизни. Их выбивает из колеи одно то, что дома надо платить за свет и газ. Они находят себе бабу, которая берёт на себя все их бытовые проблемы, и гнобят своим нытьём, как они героически где-то там за что-то воевали. А ей-то что с того? Она-то не там, а тут. И ей надо тут за таких героев землю пахать и на заводах работать. Ошибка думать, что пацифистом быть легче, чем милитаристом. Я давно заметил, что к войне всегда призывают гражданские пустобрёхи, которые даже армейской жизни не познали и на передовую уж точно не собираются. На самом деле военная жизнь намного проще мирной, а дезертиром можно стать, не только сбежав из армии, но и наоборот: удрав на войну от мирной жизни. Именно поэтому мы войну под себя и облюбовали – мужики всегда выбирают, что попроще. И убедили баб, что это им как раз повезло – обустраивать жизнь, пока сильный пол где-то героически воюет «за правду». Типа, в мирной жизни делов-то всего ничего: на работу сходил, зарплату получил, в кабаке пропил. Но мирную жизнь налаживать значительно труднее любой войны. Мужики дезертируют от жизни на войну, в пьянку, на тот свет именно потому, что не хотят, да и не умеют жизнью заниматься. А на войне всё просто: приказ дали – выполняй. На войне все герои. На гражданке героев нет – тут никому не интересно, какой ты смелый с миномётом. Война очень развращает в этом отношении. Привыкаешь, что вот ползёт враг, ты можешь его подстрелить, и тебе за это ничего не будет. А тут «ползут» цены, и ты ни-че-го не можешь сделать, чтобы их остановить! Тут тебе никто обмундирование не выдаст и на постой не определит, тут самому надо себя обувать и одевать. А чем платить? Где деньги взять? Надо идти работать. А куда идти, если никто нигде никому не нужен, если работы как таковой нет? Или она есть, но нет зарплаты? Думай. А с этой способностью как раз и проблемы. Потому что на войне не надо думать, достаточно только приказ выполнять. Подвезли боеприпасы – армия стреляет. Не подвезли, так и не подвезли – отступает. Тыл не в состоянии помогать фронту – фронт будет сдавать врагам тыл с бабами, стариками и детьми без всякого сожаления. Любой полк, когда у него в условиях войны заканчивается жратва и медикаменты, входит в ближайшую деревню и совершенно безнаказанно грабит и насилует там безоружное мирное население, которому уже фиолетово: свои солдаты это делают или чужие. И те, и другие – враги.

– А почему мужчины так любят войну?

– Потому что самцы. Самцы всегда истребляют других самцов, иногда без всякой цели. Так, на всякий случай, чтобы конкуренция за самок была меньше. В криминологии есть такое понятие, как непреднамеренное и зачастую совсем необъяснимое убийство после совместного распития спиртных напитков. Потому что алкоголь убирает контроль, и человек показывает своё истинное лицо, что бы он до этого ни трендел о какой-то там крепкой мужской дружбе с тем, кого убил. Алкоголь – это как сыворотка правды: всё дерьмо сразу очень хорошо видно. И то, что из наших пьяных сограждан сейчас столько говна лезет, говорит о том, что они сами по сути своей – говно. Удивительно, почему мужики мочат друг друга именно после «дружеских» посиделок. Да что там дружба – убивают родных братьев, отцов и сыновей в состоянии опьянения. Любая баба знает, если её муж, брат или отец с кем-то «по пьянке дружит», его запросто могут замочить или втянуть в какую-нибудь нехорошую историю. Он на неё огрызается за слежку и волнение и не понимает, что в данной ситуации правды больше на её стороне. Любой участковый, любой судебный эксперт знает, что вся эта хвалёная «дружба» или любое другое мужское «братство» – своеобразная группа риска, где убийство по настроению такой же привычный атрибут, как и водка. Любой мент знает, когда вскрывает квартиры пьющих бобылей, где по заявлению соседей долго шумели, а потом подозрительно затихли, что бесполезно спрашивать какого-то спящего хмыря с топором, за что он покромсал своих «друзей». Он не знает, за что. На сознательном уровне они не могут объяснить, зачем так делают, потому что это как инстинкт, непроизвольное действие. Это мучение для любого дознавателя: составить более-менее внятный акт о причинах убийства некоего гражданина своим «закадычным дружбаном». Никто никогда не сможет логично объяснить, зачем, за что, почему и на кой он убил кого-то из своих дружков, хотя раньше любил орать что-то типа: «Да мы с Витьком – не разлей вода!». Вот так и «дружат» эти «братья навек»: бухают вместе, влипают в разные глупости, медленно, но верно превращаются в идиотов. В какой-то момент начинают цеплять друг друга: то одному кажется, что кто-то на него не так посмотрел, то другой уверен, что ему кто-то что-то не так сказал и вообще угрожает. И начинается прелюдия убийства. Очень рискуют те глупые жёны, которые разрешают мужу таскать в дом таких дружков, потому что в большинстве случаев всё заканчивается групповым изнасилованием этой слишком покладистой дуры.

158