Дендрофобия - Страница 174

174

– Вы так не любите героев?

– Я бы всех этих героев не награждал, а расстреливал. Что они делают? Они развращают подвигами бездарных командиров, которые умеют только пузом и тройным подбородком трясти, а не грамотно разрабатывать военные операции. Армейское начальство у нас очень развращено этим, оно знает, что солдат всегда выкрутиться, огневую точку своим телом прикроет, в какое бы пекло ни засовывали, каким бы голодом и холодом ни морили. Убрать этих спившихся идиотов из армии, и не надо будет никаких подвигов совершать. Вам, может быть, трудно в это поверить, но в военном деле все успешные операции совершаются очень тихо и грамотно. Иногда совсем без стрельбы, но это вообще ювелирная работа. Я на Кавказе видел чеченского подростка, который два раза ножом махнул и двоим взрослым мужикам горло перерезал, ещё одного тяжело ранил. И главное, тихо так, легко, совсем без напряжения! Умеют же воевать, заразы. Он ещё меня должен был ножом задеть, но я увернулся. Ох, как он удивился! Так и смотрели друг на друга: я с интересом, как он это делает, он в недоумении, почему я жив остался. Как будто у него первый раз такая осечка вышла. Тоненький белокурый ангел с пёрышком. Махнул пёрышком, и мы, двухметровые дубины, вооружённые до зубов, не знаем, что с ним делать!

– Белокурый? Чеченец?

– И глаза голубые.

– Они же все… тёмные.

– Я, пожалуй, даже темнее буду. А чеченцы в основном русые или шатены, много синеглазых.

– У Вас глаза почти чёрные… Или карие, я не пойму?

– Мне жена говорит, что у меня глаза оранжевые.

– Разве такие бывают?

– Не бывают. Но она так сказала, мне понравилось.

– И что вы сделали с этим чеченским ребёнком? Убили?

– Зачем? Подружились.

– Он же убил ваших сослуживцев…

– Вот я и захотел, чтобы он показал, как так ловко это делает. Никогда такого не видел. Старший брат моей матери на фронт попал в начале войны, когда винтовки не всем выдавали, а только каждому пятому или даже восьмому. И спасло, что оказался у них в части кавказец, который учил с ножом обращаться. Так здорово рубился, что и ствол не нужен был. Дядьку моего научил, он потом мне кой-какие приёмы показывал, позже другие учителя были. Но тут – прям, виртуозное что-то! Так мне интересно стало, что приказал я его семью в заложники взять. А иначе его никак не поймать. Вёрткий, как комар! Нож у него не выбить в принципе, словно это продолжение руки. Кажется, вот прихлопнешь сейчас, а он – вжик, и нет его. От семьи у него остались мать и две сестры-школьницы. Были ещё старшие сёстры, но их боевики с собой угнали, скорее всего убили, старшие братья тоже где-то в горах сгинули. Как узнал, что его баб тронули, сразу явился. Пятнадцать лет, а он уже себя главой семьи чувствует, за своих как лев готов сражаться! За своих только, за чужих – нет. Русские дуры млеют от этих джигитов, но на них там смотрят, как на легкодоступных, потому что они на любви помешаны, а там женщине нельзя такой быть. Там на первом месте – благополучие рода, корни, семья, умение жить и ладить именно со своими. Вот этим они от нас кардинально отличаются. Наш мужик сказал бы: баба с возу – кобыле лехше. Наш бы своих баб ещё и обвинил: типа, сами спровоцировали, курицы, не надо было перед врагом жопой вертеть, так что терпите, авось обойдётся. А этот глазами сверкает, пружинящей походкой круги нарезает, как перед прыжком. И не боится, сволочь, ни фига! Вот как они их так воспитывают? Наши до пятидесяти лет взрослеть не хотят, всё бабам плачутся: «Поплёбывала бы ты с моё музиком побыть! Ох, как тлудно». А этот прям кайфует, что мужиком родился. И всё-то он может, и так спокойно в этом уверен! Ну, думаю, не выдаст он мне мастерства своего. И вдруг вспомнил, что давно где-то читал, как Александр Второй с Шамилем воевал. А до этого ещё папаша его, Николай Павлович, с ними несколько лет бился, да без толку – они всю жизнь могут воевать и не устают от этого. Заключит с ними мир, а они опять нападают, нарушают всякие договорённости. Русские в недоумении, а чего недоумевать, если тебя режут? Тут не на недоумение надо силы тратить, а выяснить психологию противника. И вот Александр понял, что любят они лесть. Но не грубую, типа «о, пацан, ты реально крут» – такой примитив там не сработает. А надо что-то утончённое, почти незаметное, чтобы почти правда была. Предложил им русский царь возглавить свою охрану. Мол, где ж я ещё таких доблестных воинов найду – лучших во всём мире просто не существует. Собственно, правду и сказал. И всё. И конец войне. А все эти «как же им не стыдно, они же нам обещали, они же вот перемирие подписали» – не работают там слова и обещания.

– Вас как будто это восхищает?

– Не восхищает. Просто это другая логика, в которой коварство и хитрость не считаются плохими чертами характера.

– Если люди не умеют договариваться между собой и постоянно нарушают данное слово, то речь им не нужна. Поэтому они ничем не лучше пещерных людей, которые только мычали.

– О, речь у них очень красивая, изящная даже. У них нет мата. Мы настолько привыкли к мату, что нас шокирует, почему у многих народов нет матерной ругани в языке. На рынке торговцы с юга горланят на своих диалектах, но мат – русский. Своего нет. Не сформирован за ненадобностью. Они никогда никому не угрожают, не оскорбляют – просто убивают того, кто им мешает или не нравится. Иногда без предупреждений. У нас, наоборот, из каждой подворотни несётся, как кого-то порвут или ломтями настругают, но на деле ничего из обещанного не осуществляется. А у них речь, как красивый орнамент: «Я хочу быть луной, чтоб смотреть в твои окна и украшать небо звёздами для тебя. Я хочу стать молнией, чтобы освещать твой путь в ночных горах». Так и говорят! Даже в быту. «Да будет благословен твой путь, добрый человек, да будет усыпан он нежными тюльпанами и лилиями». И тут же могут горло этому «доброму человеку» перерезать. Наших это шокирует до глубины души: «А чего это они?! А чего они нас не обматюгали хотя бы для приличия, не пообещали глаз на жопу натянуть, прежде чем нападать? Странные какие-то».

174