Дендрофобия - Страница 194

194

– Да уж.

– Оперативники мозги вывихнули, чтобы внятно записать такое «преступление», чтобы другим можно было прочитать и понять, что совершено, а главное: зачем? На последний вопрос они даже в суде так и не смогли ответить. Я его по морде хлестала перед этапом: «Зачем ты это сделал? Для чего?! Ты понимаешь, что это теперь клеймо на всю жизнь, не отмоешься», а он храбрится: «Дура ты, ничего не понимаешь! Это же круто, когда мужик на зоне побывал, наоборот, все уважать будут!». Мать до сердечного приступа довёл, ему ж хотели двенадцать лет дать! Потом видят, что дурак дураком – зачем его ещё тюрьмой портить? Дали пять, отсидел три. И знаете, тюрьма всё-таки исправляет, как это ни ужасно звучит. Людей, которые ещё не окончательно себя пропили, заставляет задуматься: а туда ли я иду? Брат мне потом рассказывал, что на самом деле очень испугался, потому и храбрился. Нормальный человек тюрьмы сильно пугается – там очень страшно. Мужская зона в России вообще очень жуткое место, говорят, с женской колонией не сравнить. Настолько мрачное и гиблое, что человек сразу понимает: «Допрыгался. Доигрался. Говорила тебе мама: не балуй с огнём». Там настолько жёсткие нравы царят, даже не верится, что их могли придумать люди. Не со стороны конвоя, а именно между самими заключёнными. Почти везде туберкулёз, очень холодно, мало света, на нормальных кроватях с матрасом спят только зеки с каким-нибудь особым статусом, остальные – фактически на голых досках. Он видел там «законников», уголовников со стажем, образ которых сейчас так романтизируют все, кому не лень. Это насквозь больные, высохшие от чахотки старики. Не такие уж и старики, но состарившиеся раньше своих лет, харкающие кровью и умирающие прямо на нарах. И он себе слово дал: как бы трудно не было на воле, но в тюрьму больше ни ногой. Вернулся, на работу устроился, женился, дружков-алкоголиков послал – всю дурь как ветром сдуло. И я заметила, что у многих отсидевших мужиков блатных манер вообще нет. Они не используют характерный говор, жесты какие-то уголовные, словечки, манеры. Потому что там, на зоне, очень доходчиво объясняют, что ты не имеешь право это делать, если не собираешься дальше заниматься преступной деятельностью. А вот обожают щеголять тюремными ужимками как раз те, кто не знаком с ужасами зоны. Сейчас всюду льётся эта речь характерная, вихляющаяся. Мне брат объяснял, что уголовный говор не в одной фене заключается, а сначала вырабатывается этакая манера разговаривать каким-то разнузданным пьяным тоном. Как Иван Бортник в роли Промокашки пел: «Собака лайла на дядю фрайра». А потом, уже поверх такой разболтанной речи, накладывается, собственно, сам блатной жаргон. И вот сейчас вихляния эти практически у всех в разговоре присутствуют, даже у известных артистов и политиков. Брат сразу замечает, ему как ухо режет. Говорит, что у зеков речь такой становится от туберкулёза и прочих простудных заболеваний, потому что места заключения преимущественно в холодных и непригодных для жизни районах страны располагаются. Или даже от сифилиса, когда разрушаются кости в носоглотке, и звуки получаются такие «гуляющие», болтающиеся. А дураки на свободе не знают этого и копируют.

– Я тоже замечаю эту речь всюду, даже у сотрудников милиции. Дурацкая какая-то мода. Ведь некрасиво же!

– Тут не в красоте дело, а просто люди думают, что они выглядят от этого сильней и успешней. Им внушили, что быть преступником, уголовником, бандитом – это круто. Вот и добирают крутизны, кто как может. Особенно перед бабами. Хотя в уголовной среде считается, что перед бабой или мамой «быковать» как раз нельзя, последнее дело. Стоило только слух пустить, что бандиты носят кожаные куртки – сразу все эти куртки на себя напялили, чуть ли не из собственной кожи пошитые, лишь бы хоть чем-то на современный эталон успеха походить. Я на учёбу ездила, в электричку зайдёшь, а она вся скрипит от кожи! Крутая такая электричка. Ещё такая кожа была дешёвая, плохо выдубленная, вообще не гнулась. Если в ней садились, она как футляр на сидении стояла, в плечах поднималась. Мужики сидят все бритоголовые, по блатному базарят, морду кирпичом обязательно сделав, чтобы девок пугать, типа крутой чувак перед тобой, курица. А на самом деле, кто на завод едет работать, кто грузчиком, кто маляром. И вроде неплохо, что человек хоть где-то работает, но вот эта морда кирпичом не к месту отпугивает несказанно, а они обижаются: «Это наверно потому, что я на самом деле не киллер, не диллер или ещё какой-нибудь триллер». Сами что-то придумают, а на баб спихнут, дескать, это им надо, это бабы заставляют мужиков такими крутыми быть. Женщины-то хотят, чтобы рядом был мужчина сильный и надёжный, но им это трудно. А вот ходить с оттопыренной челюстью и изображать киношных бандюг – это всем по силам. Они и облюбовали себе дело попроще. Чуть ли не игрушечные пистолеты готовы носить, чтобы их на пальце крутить, как в кино. Взрослые дядьки! Сейчас кто-то клич бросил, что бандиты спортивные костюмы носят – все сразу их напялили! Раньше-то в Советском Союзе обычные костюмы для физкультуры такие страшные были, чисто саван, только чёрный.

– Как же, помню. От ношения растягивались в длину на два номера.

– Ага, ими ещё хорошо полы было мыть. Не помню других половых тряпок, кроме как из тренировочных штанов. Потом Адидас появился, правда, подделок много, но всё равно фирма. Его теперь и в музеях на людях увидеть можно, и в театрах, и чуть ли не на светских раутах. Даже в рекламе женщину показывают, как она в ресторан в спортивном костюме заявилась, а потом скупила всю коллекцию, чтобы на все случаи жизни был отдельный наряд. Даже зимой ходят, надо только вниз что-то тёплое одеть. Особенно забавно смотрится на мужиках, далёких от спорта настолько, что им больше поповская ряса пошла бы для маскировки колыхающихся телес.

194