Дендрофобия - Страница 182

К оглавлению

182

– Но евреи в самом деле стремятся занять многие высшие посты в сфере финансов, экономики, информации…

– Я гляжу, у Вас какие-то свои претензии к сынам Израиля?

– Да нет… Просто мой Илья Михайлович шёл на завкафедрой – он у меня в техникуме преподавал. А назначили другого.

– Еврея.

– Да.

– Горе какое.

– Не то, чтобы горе, но мы просто надеялись, что Илья мой заслужил… А эти хитрецы всюду пролезут!

– Так в том и разница, что вы «надеялись», что «заслужил», ждали, поди, несколько лет, так? А эти – лезут, карабкаются, добиваются, когти рвут. Им надеяться не на кого и ждать некогда. В советское время как раз евреям не давали поступать в престижные ВУЗы, на высокие должности. Но даже при таком сопротивлении они умудрялись туда пролезть! Если считаете, что они всё захватили, так захватываете сами – кто не даёт? Мы интересный народ: сами не хотим заниматься жизнью и других осуждаем за это. Но так устроен мир: если человек не хочет заниматься его обустройством, всегда найдётся другой, кто будет это делать. Но уже на свой вкус. Не нравится – делай на свой. Но делай! Мы можем только с телевизором переругиваться, да кости всем перемывать, кого там увидели, и всю жизнь ждать, когда же придёт некто, кто «наведёт порядок» и «даст должность». И если на этом фоне какой-нибудь еврей школу откроет или фирму создаст, нам уже тревожно: о, сионизм! Они, дескать, хитрые. А кто вам мешает быть хитрыми? Они всеми манипулируют. А кто заставляет поддаваться на эти манипуляции? Если человек боится другого только из-за того, что он другой национальности, то его легко напугать, чем угодно. Почему евреи всегда «лезли» в революцию, в политику, в бизнес? Потому что активное участие в социальных преобразованиях могло предоставить им освобождение от преследований и дискриминации. По той же причине они всегда стремились стать элитой общества, выдающимися специалистами, советниками при правителе, лучшими юристами и адвокатами, что это была возможность оградить себя от нападок. То, что их так мало, но они так сильно влияют на мир, уже о многом говорит.

– Евреев мало? Иногда кажется, что они повсюду!

– Это, скорее, от страха перед ними. Когда чего-то боишься, предмет страха всегда кажется больше, чем он есть в действительности.

– Тут один депутат от либералов раскритиковал Холокост, что там и убили-то всего парочку миллионов евреев, а столько шуму до сих пор.

– Шесть миллионов.

– Пусть шесть. Советский Союз двадцать миллионов потерял и… ничего.

– Замечательно Вы это «ничего» сказали, прямо, как политики наши. Сейчас настаивают, что не двадцать, а уже тридцать. Тоже ничего? Разница в том, что все народы оплакивают свои жертвы, пусть даже одного человека. А Советский Союз своими жертвами гордился и жаждал восхищения, как достижением: чем больше – тем круче. Живым их ставил в пример, чтоб знали, дармоеды, чего от них страна ждёт. А для евреев шесть миллионов убитых – это цифра катастрофическая. Их сейчас около десяти миллионов во всём мире. На самом деле это очень маленький народ. Особенно, на фоне таких огромных наций, как немцы или англичане, не говоря уж про китайцев с индусами. Гитлер уничтожил третью часть евреев, они до сих пор не могут восстановить свою довоенную численность. Если взять, например, треть китайцев от их миллиарда, то считайте сами, сколько это будет. Очень опасно, когда такие потери у нации: она может войти в стадию дальнейшего уничтожения или даже самоуничтожения. У маленьких народов всегда сильно развита самозащита. Во всяком случае, должна быть развита. Чеченцев всего полтора миллиона человек на всей планете, поэтому они так отчаянно сопротивляются любому вмешательству. Сохранить свою идентичность, особенность и неповторимость – их эволюционная обязанность. Если они не будут этого делать, эволюция их выпихнет из биосферы. Нам этого не понять. Мы смеёмся над эстонцами, латышами, как они стремятся сохранить свой язык даже на магазинных вывесках, сражаются с русским влиянием в искусстве и культуре, а ведь эстонцев всего около миллиона человек, латышей только в два раза больше. В одной Москве народу больше, чем во всей Прибалтике.

– Ну и что?

– А то, что есть такое понятие, как степень жизнеспособности языка. Например, на русском говорят около четверти миллиарда человек во всём мире, английским владеет более миллиарда. Таким языкам ничего не грозит. А представьте, что на латышском говорит меньше двух миллионов человек. Да ещё в советское время был риск, что он станет домашним: его использовали только дома, а для внешнего общения учили русский. Конечно, им тревожно, что они могут утратить свою самобытность. И это похвальное качество! Нам бы учиться у них, потому что нам ни фига не тревожно, что мы себя давно утратили. На них не стоит обижаться за языковые или юридические реформы, надо понимать их природу. Им страшно в окружении таких огромных народов. Им реально тревожно, что большой народ-сосед может их запросто поглотить. Они, как маленькие дети, которые боятся, что их задавят более крупные взрослые, не заметив у себя под ногами. «Взрослые» их успокаивают: мол, перестаньте вы так дрожать, ничего мы вам не сделаем, и в мыслях даже нет вас как-то притеснять и обижать. Но они всё равно продолжают плакать – им страшно. Как дети.

– Они иногда очень дерзят, эти «дети».

– Это удел детей – дерзить. Что им ещё остаётся? Нам надо у них учиться бережному отношению к себе, к своей культуре и ресурсам. Я был в Прибалтике, там такого бардака нет, чтобы леса горели, чтобы поваленные деревья жгли, как у нас жгут, словно древесина – это мусор. В лифляндской деревне стоит какой-то трёхсотлетний дуб, огороженный изящным заборчиком. Вся деревня заботится о нём, собирают деньги на оплату специалиста, который вылечит участок коры от разрушения. Наши ржут: «Во заняться-то нечем, придурки». Забор сломали, на дуб нассали, накарябали на его коре неприличное слово перочинным ножиком и недоумевают, почему их обозвали сволочами, таких весёлых и прикольных. Потому что у нас так принято, чтобы забор был непременно сломан, под каждым деревом чьё-то говно лежало, иначе день не задался, считай, жизнь в пустую прошла. У нас всё валяется, повсюду какие-то провода висят или целый кабель из земли торчит. Дело даже не в том, что под током, а что он денег стоит! Как и само электричество, которое впустую уходит в землю. Но никому дела нет. Только бабы верещат, что какого-то непоседливого ребятёнка может током убить, да их никто не слушает. Мужики все полупьяные, бормочут что-то о политическом положении в Гватемале и Гваделупе с Гонолулой – типа, важным делом заняты. Из каждого десятка только полтора человека наберётся в более-менее вменяемом трезвом состоянии. Вот наше отношение к жизни. Вы видели нашу городскую водонапорную башню?

182