Дендрофобия - Страница 63

Деяние начинается с мысли об этом деянии. И в мыслях сейчас многие готовы совершить деяние. «Быть способным на поступок» теперь мало чем отличается от «быть способным на преступление», потому что преступление – это тоже поступок и даже больше. Это сильный поступок! А быть честным – да что там уметь-то! Вкалывай за спасибо, на машину копи двадцать лет, жди «улучшения жилищный условий» сто лет – так любой дурак может.

– Вы взяток не берёте, потому что… вам их не даёт никто! – срезают теперь тех, кто пытается критиковать коррупцию.

– Вы своим телом не торгуете, потому что… никто вас не купит! – ставят на место того, кто осуждает проституцию.

А умный человек и взятку взять сумеет, и продаст себя, не продешевив: грех не в торговле собой, а в том, что можно продешевить. Умный человек знает, как получить прибыль, как достичь власти в обмен на кое-какие уступки со своей стороны.

В международном праве в число параметров, определяющих организованную преступную деятельность, входит не только совершение тяжких преступлений и извлечение прибыли, но и достижение власти и влияния. А у нас пойди-пойми, у кого каким путём было достигнуто как извлечение прибыли, так и получение власти. И что теперь со всеми прикажете делать? Всех перевешать? А ну, кого не того вздёрнем? Мало ли у нас случаев, когда десятки миллионов выкашивали «не по теме», как потом выяснялось. К тому же практика показывает, что решения об ужесточении наказаний довольно редко приводят к каким-то заметным переменам в популяции бандитов. Ни наличие института смертной казни, ни огромные сроки тюремного заключения никак не влияют на сокращение преступности в странах, периодически или стойко страдающих приступами гуманизма к антигуманным элементам, то бишь к преступникам. В основном это страны европейские, где правозащитники в кровь бьются, чтобы у серийных убийц и маньяков в камерах всегда был телевизор и унитаз со сливом. И не абы какой, а чистый! Не дай бог, микроб какой укусит в зад обитателя камеры.

Скажем, в Китае такие «правозащитники» встали бы к одной стенке со своими подзащитными, но такая азиатчина неприемлема для «всего прогрессивного человечества». А в наших южных регионах деятельность присяжных вообще необъективна, поскольку все местные жители тем или иным образом втянуты в клановые отношения – такова уж их этническая особенность. Там никто не сможет гарантировать безопасность судей, экспертов, свидетелей. Вообще, в нашей стране любые «меры ужесточения» в отношении преступного мира в последние годы сводятся только к увеличению сроков содержания под стражей преступивших закон. И измученному населению это не говорит ни о чём, кроме как о грядущем повышении налогов для кормёжки и бытового обслуживания обитателей тюрем.

* * *

Существует несколько стадий криминализации общества. На реактивной стадии власти и преступность находятся в активном (здоровом) противостоянии. Сильная государственная власть не имеет необходимости идти на компромиссы с преступными формированиями, преступность ожидает и предполагает естественное и своевременное противодействие со стороны властей. То есть, каждый в своём окопе при своём деле.

Но вот намечается стадия пассивной ассимиляции, которая характеризуется ослабеванием всех государственных институтов, в первую очередь экономических, и началом компромиссов с организованной преступностью, приводящих к появлению выгодных для властных структур институтов теневой экономики, умеренной коррупции и взяточничества. В искусстве и СМИ ведётся пока мягкая своеобразная подготовка к созданию если не позитивного, то нейтрального образа преступного мира. Идут двусмысленные намёки на нечистоплотность тех, кто пытается бороться с этим (не таким уж и страшным) миром или хоть как-то противостоять ему. Значительная доля кино и музыки отводится теме зоны, создаются специальные каналы или радиостанции для любителей шансона типа «Мурки» под видом высших завоеваний демократии и учёта плюрализма мнений. Всё бы ничего, но незаметно исчезают все другие тематики и разновидности передач.

На стадии активной ассимиляции коррупция становится уже безмерной, не поддающейся даже приблизительному описанию и исчислению. Организованные преступные формирования проникают во властные структуры и обеспечивают себе возможность действовать параллельно с официальной властью. Государство в этот период утрачивает контроль над ранее осуществлявшимися процессами взаимодействия с преступностью, а преступные формирования оказывают крайне существенное влияние на экономику и политику. Остаются нераскрытыми даже самые резонансные преступления, от которых трясёт всю страну «до самых до окраин». В искусстве и СМИ образ преступника окончательно обретает черты положительного героя, а противоборствующие ему силы уже недвусмысленно переводятся в разряд героев негативных, отрицательных: «Знаем мы этих ментов – они сами все продажные!». Уже не двусмысленно, а открыто культивируется аморальность противодействия насилию с помощью обращения к органам охраны правопорядка или лицам, выполняющим их функции. Проще говоря, представление о том, что сообщать в милицию о готовящемся преступлении, «стучать» – подло. Так в армии жалоба офицеру на старослужащего, избившего новобранца, автоматически делает этого новобранца «изгоем» среди своего призыва, и, прежде всего, в собственных глазах. Если кто-то увидел, что его знакомый сел за руль пьяным и может сбить человека, пусть лучше собьёт, чем сообщить об этом в ГАИ, стать предателем и стукачом. В фильмах крутые герои, ежели их кто обидел, никогда не обращаются в милицию, а делают морду кирпичом, берут в руки обрез и… Дальше рассказывать не имеет смысла – легче любой современный боевик посмотреть.